«Святой и таинственный»
Част 2

«Своим товарищам, паломникам Святой Горы,посвящаю. »



Сегодня мы публикуем продолжение увлекательного рассказа о паломничестве прихожан и священнослужителей нашего храма на Святую гору Афон. Паломническая поездка была организована настоятелем храма апостола Андрея Первозванного, протоиереем Константином Осацким, в октябре 2013 года. За предоставленный материал редакция сайта выражает большую благодарность директору православной гимназии Дегтяреву Евгению Евгеньевичу.


IV.


По монастырским правилам паломники должны покинуть обитель после восьми утра следующего дня, что мы и сделали, попрощавшись с «Агиу Павлу». Он последний, из расположенных на юго-западном побережье Святой Горы. Далее на юго-восток до оконечности полуострова самые скалистые труднопроходимые, малоизученные и таинственные места Афона, где одинокие редкие скиты чередуются с кельями-пещерами отшельников - одиночек. Мистика, но здесь человек может появиться ниоткуда и пропасть в никуда.


Жемчужина Афона.


Карули.


Здесь, даже некоторым бывалым паломникам, непросто находиться…


Большинство из нас, ни духовно, ни физически пока не готовы прийти сюда, и потому движемся только до скита Святой Анны.


Взыскательному читателю необходимо пояснить, что на полуострове монашеские организации делятся на монастыри, скиты, кельи, хижины, сидения и, даже, на отшельнические пристанища на «катушках», о которых сказано выше. Этот тип наиболее суровый, связь из этих келий-пещер с миром и морем осуществляется посредством катушки и веревки. Изредка монахи контактируют с братией или с подплывающими рыбаками, и меняют свои поделки, - резные иконы, посохи, плетенные из верёвок или выточенные деревянные четки и т. п., на какие-то продукты. Поразительно, но даже на такой высоте, у келий «ласточкиных гнёзд» монахи умудряются на крохотных полосках земли, привезённой в корзинах с материка, возделывать какие-то сельскохозяйственные культуры или просто цветы.


И какие!


Потрясающее буйство красок.


На полпути к скиту Святой Анны,находится место вечного упокоения одного из выдающихся старцев Афона, - Иосифа Исихаста.


До него всего-то часовой переход от монастыря. Но прошла целая вечность, прежде чем сквозь мутную слезу и сердечный спазм от упражнений скалолазания, я разглядел скитские кресты. Преодолевая дрожание «ногов и руков» буквально рухнул на скамеечку у склепа «геронды» - учителя.


Как же покойно здесь, какой тихой красотой напоено это место.


Густой фруктовый сад, усыпанный плодами, террасами спускается к уютной синей-пресиней бухте, мелкой волной ласкающейся к узкой полоске прибрежной гальки.


И безмолвие.


Даже птицы, как-то тактично, осторожно напоминают о себе.


Батюшка начал служить заупокойную литию, а я подумал, что ничего не знаю об Иосифе, ничего. О Паисие Святогорце, - да, уже начал читать поразительное духовное наследие старца, изданное в пяти томах. А ведь старец Иосиф Исихаст (1898-1959) задолго до Паисия в буквальном смысле реанимировал сам образ жизни исихастов, в частности, делание «Иисусовой или сердечной» молитвы. Кроме того, подвижник сознательно, если так можно выразиться, усложнял себе жизнь: строгим постом, молчанием, совершенной безпопечительностью, ежедневным исповеданием помыслов, ночным бодрствованием и непрестанной умной молитвой.


А мы скрипим и стонем о тяжести Рождественского поста?


У старца и его учеников было заведено творение непрестанной Иисусовой молитвы: «Господи Иисусе Христе, помилуй мя», которой он, даже заменял повседневное богослужение.


Но(!)


Двадцать чёток по триста узлов.


Шесть тысяч молитв в сутки…


Почаще бы соизмерять мне, собственные потуги, с безмолвными подвигами Святых Отцов.


«Рядом» со скитом святого Иосифа находится скит святого Харлампия, и мы двигаемся туда, в надежде познакомиться с изографами (т.е. иконописцами, причём, как нам поведали, лучшими на Афоне). Поскольку продвигаемся по «цивилизованной» части Горы, связь между скитами, к радости моей – по ступеням.


Тысячам.


По простоте душевной, думал я, что спускаться по ним легче, чем подниматься.


Да-а…


Кроме упомянутого выше «дрожания» конечностей, они начали спонтанно, самостоятельно, помимо моей воли сгибаться (ноги), и разгибаться (руки). И, хоть упакован я был вполне достойно, т.е. в куртку военного образца, такие же брюки, горные ботинки, рюкзак, бейсболку и, даже, специальные, типа лыжных, палки имелись, - сильно мокрый от обильно «выпавшего» пота, с красным «фейсом», пересохшим ртом и запотевшими очками, - выглядел довольно жалко.


Ну, когда же откроется второе дыхание!


Очередное, третье, разрушение стереотипа моих представлений о монастырях произошло в ските святого Харлампия.


Собственно сам он и разрушил их: многокомнатная, двухуровневая весьма комфортная, прекрасно отделанная вилла, с великолепной, девятнадцатого века церковью. Всё это было очень и очень не похоже на моё видение, где скит это уединённое, пустынное, крайне аскетическое строение с измождёнными в трудах и молитвах насельниками. А здесь, радушный хозяин, много и охотно отвечающий на наши вопросы, в ком, впрочем, иногда, просматривалась некоторая отстранённость, надмирность…


Несколько монахов и трудников.


Невидимых.


То есть результаты их трудов налицо, а самих не видно.


Посмотрели иконы. Очень хороши, но цены… Однако сравнив их с московскими, прослезился. Дорогой город наша столица.


И, опять нам поднесли традиционный паломническо-гостевой набор с водкой. Я даже захмелел немного. О чём скоро очень пожалел, поскольку последний переход к Святой Анне даже вспоминать тяжело. Пеший паломник, как хороший спортсмен, должен рассчитывать свои силы на последний бросок.


А тут…


В общем, пришлось сильно скорректировать представления о собственной физической «мощи» (ударение на «и»).


V.


Разрушение четвёртого стереотипа связано с моими представлениями о размерах скита, - ну, небольшой такой и т.д. (см. выше по тексту).


Скиты на Афоне встречаются просто огромные! Соборные храмы русских Ильинского и Андреевского скитов, без сопутствующих построек, - келий, хозяйственных помещений, не говоря уже об угодьях, - с наш собор святого князя Владимира, или чуть меньше питерского Иссакия.


Наконец мы добрели до цели нашего сегодняшнего путешествия. Скит Святой Анны, основанный во имя святой и праведной матушки Богородицы, является самым старым, и самым большим (по территории) на Афоне. Основанный в XVI веке, насчитывает пятьдесят келий и, калив, где обитают восемьдесят восемь монахов. Все строения под сенью оливковых, лимонных и апельсиновых деревьев живописно раскинулись на огромном склоне афонского хребта, спускаются террасами до самого моря. Как и положено, в центре композиции, на высоте трёхсот метров находится соборный храм Святой Анны (1680 г.) с главной реликвией, - её стопой. Поразительно, но ножка Праведной, как и другие святыни Афона, - рука святой равноапостольной Марии Магдалины, и святой мученицы Марины, - всегда тёплые, нормальной человеческой температуры. И это не главное чудо, которое дарует храм, о нём чуть позже.


Надо сказать, что монастыри здесь живут по Византийскому времени – новые сутки начинаются с заходом солнца, поэтому разница с материком, особенно зимой, достигает шести часов. И день и ночь здесь непрестанно молятся, и до того как снова взойдёт солнце, на Афоне служится до 300 литургий.


Службы начинаются ночью в два или три часа и продолжаются до самого утра. Собирают монахов на службу не колокольным звоном, как я думал, а глухими, но удивительно слышимыми в самых отдалённых закоулках монастыря, ударами о дерево. Дежурный монах, неся на плече, что-то наподобие деревянного коромысла, в определённом ритме бьёт в него билом. Как я узнал позже, звук ударов по дереву, это напоминание всем о праведном Ное, который внимал Богу и, готовясь к потопу, строил ковчег, в то время как люди бездумно предавались греху.


Разбуженный характерным «звоном» в три часа ночи, - в самый сон, - встаю в полуобморочном состоянии от вчерашних переходов, кутаюсь в теплую куртку, в жалкой попытке сохранить немножко тепла и сна, бреду куда-то за батюшкой. Полная луна, высвечивает бледные, в тенях, неузнаваемые лица «сотоварищей». Чужое звёздное небо, холодная октябрьская ночь и тянущиеся в полном безмолвии, с разных концов монастыря к соборному храму цепочки паломников и монахов делали эту картину, таинственной и, почти, мистической.


В храме темнее, чем на улице, он освещается только несколькими свечами и лампадками под образами. В отличие от наших церквей, собравшиеся на службу располагаются на особых местах-стасидиях, - высоких деревянных креслах с откидным сиденьем и высокими подлокотниками. В них можно и сидеть, и стоять, опираясь руками на подлокотники, а спиной на стену. Располагаются они по всему периметру церкви, кроме, естественно, алтарной части. Закрепившись в одном из них, пытаюсь в полумраке присмотреться и подготовиться ко второй своей службе на Афоне.


Сквозь стрельчатые окна струится мягкий лунный свет, высвечивая стоящие у алтаря высокие напольные часы, но их неожиданный, негромкий мелодичный бой воспринимается естественно, как часть древнего действа. Лампады отбрасывают длинные тени двух монахов у алтаря, которые стоя напротив друг друга в тусклом свете, сокрытых низко опущенными абажурами свечей, начинают читать на незнакомом языке старинные тексты. Не понимаешь ни слова, кроме узнаваемых «аминь, «херувим», «серафим», и, уже привычных "Кирие елейсон" (Господи, помилуй!), но необычная мелодика молитв и, особенно, песнопения завораживают. Иногда из алтаря выходит священник, сноровисто обходит храм, обдавая всех незнакомым ароматом ладана, который струится из необыкновенного, позванивающего колокольчиками кадила - кацеи. Периодически опускаются и поднимаются куда-то к звёздам, в космос храма возжённые монахами лампады.


Реальность исчезает.


Ты в храме и не в нём.


Где ты…


Вообще-то, можно и заснуть, да так крепко, что рухнуть прямо на пол. Рассказывали всякое. Или, не приведи Господь, начнёт мерещиться что-нибудь… В борьбе с искушениями батюшка рекомендовал читать Иисусову молитву.


Бесконечно.


Или «Отче наш», десять раз, одиннадцатую «Богородице Дево, радуйся».


Я молился, как мог.


Одна молитва сменяла другую.


Молился за родных, за близких, за друзей.


Молился за всех «строителей» нашей Православной гимназии: за родителей, за их детей, имена которых были написаны на латинском и оставлены с «денежкой»- подаянием в специальном ящике…


Я молился и «вырубался» в секундную дремоту.


Вновь обретал сознание и снова молился, истовостью молитвы, пытаясь прогнать охватившее всё тело расслабление…


Я молился за своих.


А монахи – за весь мир.


А это, что называется, большая разница и в ней весь смысл монашества.


Если усердно молишься не замечаешь времени, оно, как будто останавливается для тебя, и только чуть светлеющие окна свидетельствуют, - скоро, скоро взойдёт Христос-солнце.


После службы утренняя трапеза. В отличие от аскетического «Агиу Павлу» здесь нам подали даже по маленькому кусочку овечьего сыра и виноград. Но, первая монастырская трапеза была другой. Вчера, после тяжёлой службы, (потому что, тоже первая), нас пригласили в трапезную.


Наконец-то можно расслабиться после трудов праведных.


Куда там.


Во - первых, во время вкушения читается молитва. Во-вторых, сам «процесс принятия пищи» строго контролируется игуменом, - ударил первый раз в колокольчик, - разрешается пить; ударил второй, - чтец прекращает чтение, а трапезарь подносит игумену для благословения укрухи (остатки хлеба); ударил третий раз, - заканчивается трапеза и читаются благодарственные молитвы


На все, про всё не более пяти - восьми минут.


А что же сама трапеза?


Пара сухарей и бокал ледяной, святой родниковой воды…


Без обеда.


Следующая, вечерняя трапеза в девятнадцать часов, - ломоть подсушенного хлеба, вареная спаржа и еле тёплый отвар из трав. Так воспитывается отрешение от мира, смирение и терпение, - единственно и борющие гордыню человеческую. В каждом монастыре, как известно, свой устав, видали мы столы и побогаче, но эти первые, запомнятся на всю жизнь…


Ещё в храме святой и праведной Анны во время ночной службы глазом зацепилась, отметилась какая-то странность, - на старинном алтаре множество маленьких фотографий. Вернулся после «завтрака» и посмотрел – сотни детских, младенческих снимков!


Вот это и есть главное чудо скита! По преданию, пожилая и неплодная Анна, матушка Богородицы понесла и разрешилась с помощью Святаго Духа, и её Чудотворная икона теперь собирает всех, кто просит наследников не только в Греции, но и «ближнем» зарубежье, включая Россию.


Даруется ребёнок не просто так.


Необходимо поститься сорок дней и читать перед списком с этой иконы акафист святой праведной Анне каждый Божий день.


И тогда…


И тогда Господь, и Праведная Анна дают то, что просишь.


Одно условие, - по совершению чуда, приехать в скит и обменять фото младенца на памятный крестик на люлечку. Потому-то снимки младенцев уже не умещаются в алтаре, а заполняют и стены храма…


Я был ещё в одном, подобном этому, чудесном месте, - в Острожском монастыре, в Черногории. На высоте около девятисот метров выше уровня моря к скале прилепился (частично вырезанный в ней) небольшой монастырь, построенный в 1665 году. На самом верху его выстроена церковь Честного и Животворящего Креста Господня, где на высоте ещё метров двадцати прямо из скалы (я специально снимал) выросла виноградная лоза.


Она взошла на месте смерти святого Василия Острожского, выдающегося молитвенника и подвижника сербского. Лоза взошла (сегодня толщиной с руку взрослого человека и ветвиста, как хорошее дерево), несмотря на отсутствие там природной почвы. Так мало того, что виноград в природе на такой высоте вообще не растёт, этот ещё и плодоносит. И по молитве святого Василия и воли Божьей, молящаяся неплодная пара, употребившая чудесную ягоду отсюда, обретает долгожданных чад.


О чём свидетельств не счесть.


После «трудового» нашего дня, нас угостили просто роскошным, с какой-то жареной морской рыбой и картошкой, обедом. И вином. Конечно, этот пир сокрушительным хуком, свалил нас в мертвецки крепкий сон (паломники только и могут себе такое позволить). После двухчасового отдыха собрались на большой, хозяйски выложенной декоративным камнем, веранде, с которой открывался великолепный, просто Божественный вид на бухту.


Сытые и выспавшиеся, умиротворённые нежными прикосновениями закатного солнышка, мы заговорили о таинственном, мистическом в жизни церкви и, в небогатом нашем опыте.


Зазвучали разные истории.


Одна поразительней другой.


Меж тем, солнце садилось за далекие, через залив, горы соседнего «пальца» Халкидики…


Никогда и нигде не видел такого заката.


Ну, что за прелесть!


Мягкие солнечные нити пронзали, обволакивали, закатывали в теплые золотые коконы лучей всё вокруг, весь мир. И море, и горы, и лес, скитские кельи, крыши храмов, и все мы, - вызолоченные закатом, - начинали лучиться теплом, неземным этим светом. Потрясённые, молча, свидетельствовали мы о таинстве завершения Божьего дня.


Поразительно…


Это продолжалось всего несколько минут. И последний лучик, как последний Его ласковый, полный поддержки и надежды взгляд, был поглощён сиреневыми сумерками.


Катарсис!


И вдруг…


Жуткий, на невозможно высокой ноте, дикий женский хохот многократно усиленный эхом горного ущелья, сползающего с афонских вершин до самого моря, потряс до самого основания расслабленные наши души.


И ещё раз на невозможно длинном дыхании….


Изморозь по телу. Говорят, что возле мест святых клубится в толчее столько всякой нечисти!


«Так смеются бесноватые», - в гробовой тишине, добавил батюшка.


Да-а…


«Вас не напугали шакалы? Их тут, шкодников, развелось в окрестностях», - спросил незаметно подошедший монастырский трудник грузин-переводчик Гия.


А не раскрой он эту «тайну»…


VI.


То, что произошло дальше, я бы никогда не осмелился описать, поскольку предполагал, что, в лучшем случае надо мной, - посмеются (так и произошло), в худшем, - покрутят пальцем у виска.


Это в перспективе.


Но то, что я прочитал и просмотрел в интернете об Афоне, укрепило меня в намерении озвучить произошедшее. Но, всё по порядку…


Если с «нашей» аннинской скитской смотровой площадки посмотреть ровно на северо-восток и мысленно перенестись через афонский хребет, и спуститься в долину, мы попадём в Великую Лавру, первый и самый древний монастырь на Афоне. Однако, поскольку телекинез нашей группой не освоен совсем, то покинув гостеприимный скит и спустившись, (каких-то полторы тысячи ступенек), на пристань, на освоенном уже морском пароме, мы вернулись назад к порту Дафни. А отсюда, по диагонали через весь полуостров, на микроавтобусе (почти как нашем, маршрутном такси) за полтора часа, обогнув Гору с севера, добрались до Лавры.


Со стороны монастырь похож на небольшой средневековый город, кое-где ещё огороженный зубчатой стеной византийского образца, с непременной башней белого камня. Там, где заканчиваются стены крепостной ансамбль продолжают трёх-четырёх этажные корпуса монашеских келий. Тесные, разновремённой постройки строения внутри Лавры с балконами, многочисленными спусками и подъёмами деревянных лестничных переходов; старинные, мощёные булыжником дорожки и площадки; неожиданные повороты и многочисленные тупики, с древними стражами-кипарисами, создают совершенно особый, ни на что не похожий архитектурный ансамбль. Монастырь основал святой преподобный Афанасий в 963 году по Рождеству Христову, об этом свидетельствует и кипарис, посаженный первым настоятелем обители.


Огромный.


Изумрудно-зелёный.


Весь в мириадах шишечек.


Невозможно даже представить, что повидал он на своем веку.


Вечером, когда наши пошли «отбиваться ко сну» и монастырский дворик опустел, я обнял старика (для полного «объятия» не хватило ещё четырёх-пяти человек) и мы с ним немного пошептались. Несмотря на внешнюю благополучность и, даже, некоторую презентабельность, местные говорят, что корни исполина подсыхают и жить ему осталось совсем не много. Паломники собирают веточки и шишечки волшебного дерева, помогающего в разных, особенно детских хворях, посему его крона аккуратно, в высоту человеческого роста «подстрижена» гуманистами.


Соборный храм в центре монастыря раньше назывался по-другому, но в нём произошло несчастье, во время строительства его крыши несколько монахов и сам преподобный Афанасий упали со страшной высоты из-за провалившейся под ними кладки и разбились насмерть. С той поры, этот день отмечается не только как день памяти, но и храмовый престольный праздник.


Монастырь обладает несметными, прежде всего духовными богатствами. Для примера перечислю их по путеводителю: « …в местной библиотеке хранится более двадцати тысяч книг и рукописей, древних ценных фресок и священных предметов, в том числе Библия в посеребренном переплете, украшенном драгоценными камнями, подарок Императора Никифора Фоки. Кроме того, в монастыре хранится один из самых крупных фрагментов Истинного Креста Господня, около двадцати сантиметров длиной. Он лежит в серебряной шкатулке, украшенной бриллиантами, рубинами, изумрудом, жемчугом и медальонами с изображением святых. Здесь можно приложиться к главе Святителя Михаила Синадского; главе Святителя Александра; главе и левой руке мученицы Минодоры; главе преподобного Иоанна Кукузеля; главе мученика Евстратия; крови, смешенной с землею, великомученика Димитрия; стопе ноги мученика Кирика; правой руке Апостола Андрея Первозванного; крови святого Иоанна Предтечи; части преподобного Сампсона Странноприимца, святых царей Константина и Елены; части кости Святителя Григория, просветителя Великой Армении; главе великомученика Меркурия; локтю левой руки Святителя Иоанна Златоуста; части главы великомученика Феодора Стратилата; части главы первомученика Стефана; правой руке Новомученика Феодора Византийского…».


И это только в одном монастыре!


Здесь много святых икон, об одной из них под названием Богородица Кукозелисса стоит рассказать подробнее. Давным - давно во время Великого Поста за чтением Акафиста монах по имени Иоанн Кукузел заснул во время пения стихиры. Ему приснилось, что Богородица, оценивая его усердие в пении, вложила ему в руку золотую монету. Как вы думаете, что сделал монах, когда проснувшись нашёл её у себя в ладони?


Он так трудился и молился, что стал святым.


После вечерней службы и трапезы, к нам, вольготно расположившимся под сенью гиганта-кипариса, подошёл монах преклонных годов, и крепко озадачил разговором. Поскольку мы не владеем греческим, общались на английском через своих, взращённых переводчиков, - Батюшку и алтарника, моего однофамильца Сергия.


Старче поведал о делах мирских, греческих. Говорил о тяжёлой судьбе современного православия в Элладе, о великом предназначении России, как последнего оплота веры, о всемирном заговоре масонов и делах, свидетельствовавших о нём. На этом этапе общения нашей компетенции вполне хватило для содержательного разговора. Но дальше отче настолько углубился в сумеречные подробности мистико-апокалептического характера, что беседа принял, какой-то уже совершенно тёмный оттенок. Воспитанные в другой православной цветовой гамме мы потихоньку смолкли. Очевидно, поняв это, монах закончил монолог и удалился, пожелав, однако, всех благ. С тяжёлым сердцем ушли в гостиничную почивальню и мы…


Нам, пребывающим в миру, даже в малой степени невозможно представить каким искушениям, дьявольским нападкам подвергается душа человека, выбравшего иноческий путь.


От слова «инок» - иной.


Что претерпевают они в стоическом стремлении своём служить Господу?


Что открывается им в молитвенных трудах и пощениях?


С такими раздумьями отдался и я во власть Морфея, то есть заснул. В середине ночи встал по известной нужде, и в полусне ещё, отметил для себя, - какая тишина в огромной десятиместной келье! Здоровенные, вроде мужики, с устатку, обычно храпят так, аж «стены трясутся и занавески шевелятся» (Батюшка). Уж, пошутили мы по этому поводу…


А тут спят после трудов праведных тихо, как сурки.


Необычно тихо.


Даже не сопят.


Спускаюсь вниз, на второй этаж, в туалетные помещения, автоматически отмечаю время, два часа ночи, через два часа подъём на службу. Механически, в зеркале (в других монастырях, кроме Лавры их нет), отмечаю свою уже не заросшую щетиной, а обросшую бородой, помятую сном физиономию.


Холодно.


Сквозняки в монастырях страшенные.


Всё на круг, выдувает последние остатки сна. Несколько, физиологические эти подробности исключительно для того, чтобы понять читающим, что находился я в полном сознании.


Войдя в свою комнату и закрыв за собой дверь, чуть не рассмеялся в голос: высвеченной через застеклённый верх двери мощной коридорной лампой, прямо таки «прожектором», - оказалась единственная моя кровать!


Так мне и надо.


«И первые, будут последними».


А всё дело в том, что при устройстве на ночлег, озабоченный мыслями о собственном комфорте, помчался впереди «сотоварищей», чтобы занять место получше, и нашел его прямо по диагонали от двери, в углу комнаты, у окошечка.


Ну, вот такой бзик.


Заснул-то я, сморенный усталостью ещё при включённом свете.


А теперь?


Уже не первый раз отмечаю, удачно скрываемое в миру лукавство, - на Афоне является «во всей красе».


Прежде всего, - самому себе.


Неприятно.


Ладно, надо ж как-то жить и с этим, но засыпать в одном положении, спиной к свету…


Извертелся весь.


И, вдруг, услышал близко, прямо над ухом, отчётливый скрип обуви. Ну, знаете, старой такой кожи. Ещё подумал, кто-то из наших, в туалет? У кого такие скрипучие тапочки? У всех же спортивная обувь. Приподнялся на локте, прикрыв ладонью глаза от режущего света, - звук мгновенно исчез, да и в комнате, - никого!


«И тишина»...


Как в кино.


Мысль о том, что мне «померещилось» даже не пришла в голову. Я просто не понял.


Только лёг, опять: скрип, скрип, скрип. Я даже представил себе эту (почему-то не нашего века) обувку - как полуботиночки, с высокими задниками, выделанные из кожи, старинные…


Скрип, скрип, скрип.


Отчётливо-стереофонический такой, прямо в уши, звук шагов. Ну, ходит кто-то между кроватей, останавливается, опять идёт… И опять я привстал, осмотреться, и снова, - тишина, и никого.


Ну, хоть бы пошевелился кто!


Я похолодел…


После разговора под кипарисом разные мысли роились в моей голове. Прежде всего, (я хоть и гуманитарный, но всё-таки, доцент) необходимо исключить случайность, и в разных режимах повторил попытки много раз, - эффект тот же. Утром я проверил полы – отличного качества, подогнанная ламинатная доска. Прекрасные, новые, абсолютно не скрипучие, деревянные кровати. Обувь у всех кроссовки или резиновые тапочки.


На пятой-шестой попытке что-то понять, я заснул.


Проснулся от «будильника» - колотушки, собрался и как всегда в полудрёме, вслед за бодрыми и бойкими моими товарищами зашагал к соборному храму. Поскольку архитектурная его планировка была уже известна (а, она у византийских храмов одна), почти в полной темноте, только несколько свечей, горящих где-то впереди, указывали цель, - алтарную часть собора, - все двинулись (по монастырским правилам) прикладываться к иконам.


Их много.


Я, бредущий последним, и размышляющий о «наболевшем» - ночной истории, с размаху, влетел головой в огромную ростовую икону. Аж, стекло задребезжало на ней. Попытался приложиться и увидел прямо перед носом золотой башмачок, ну, точно, такой, каким я его представлял. Поднял голову, оттуда, из космоса, ласково-снисходительно смотрела на меня… Богородица.


Похожие и не очень истории о Пресвятой Деве, обходящей свои афонские владения, взыскательный читатель найдёт в интернете, но я не хотел бы умножать число тех, которым что-то, где-то показалось.


Я свидетельствую…











Астраханская Митрополия, Московский Патриархат Русской Православной Церкви

Контактная информация:Адрес: 414032, Астрахань, 1-й Сенной пер., 11

Телефон: +7 (8512) 55-06-71